Однажды во время дальнего автопутешествия мы с приятелем остановились перекусить в придорожном кафе. Приятель заказал хот-дог. Я воздержался, хотя страшно проголодался. В рейтинге Мишлена это кафе получило бы минус три звезды, и я опасался, что хот-доги тут понимают буквально и подают разогретых собак.

— Как ты можешь это есть, — пошутил я, — зоозащитников не боишься?!

— Мистера Эндорфина на тебя нет, — ответил приятель.

— Кого-кого? — переспросил я.

Так я узнал про Мистера Эндорфина.
Приятелю готовили его хот-дог, а он рассказывал.
Хот-дог готовили довольно долго, видимо, сначала им всё-таки пришлось ловить собаку.

"У меня на первой работе был мужичок. Бухгалтер. Ну, такой, как сказать, в розыск его не объявишь — без особых примет. Моль средних лет. Когда я его впервые увидел, подумал, фу, какой плоский, неинтересный дядька. Пока однажды не услышал его тихий комариный смех. Он сидел перед своим монитором и хихикал. Я проходил мимо и из любопытства заглянул в экран. А там какой-то бухгалтерский отчёт в экселе. И он над ним ржёт. А ты не прост, чувак, сказал я себе тогда. И ещё прикинул, а может, уже пора из той конторы валить, раз бухгалтер хохочет над финансовыми документами.

Короче, персонаж оказался, что надо. У него всегда всё было превосходно. Это его фишка. Понимаешь?! Всегда. И всё. Даже осенью. Когда любому порядочному человеку хочется, чтобы дворник закопал его поглубже в листву. "Превосходно"
Не "нормально". Не "хорошо". И даже не "отлично". Именно — "превосходно"!

Погода у него — только прекрасная. Иду как-то раз на работу, дождь как из ведра, ветер, зонтик надо мной сложился, отбиваюсь спицами от капель, настроение паршивое. Вижу, перед входом в контору стоит этот перец по колено в воде, смотрит себе под ноги. Сливные стоки забились, вода хлещет по мостовой ручьями, по его ботинкам.

— Гляди,— кричит он мне,— как будто горная река, — и лыбится.

Машина у него — самая лучшая. Однажды он меня подвозил. Едем на его перпетум мобиле. С виду вроде "копейка", но зад подозрительно напоминает Москвич-412. Франкенштейн какой-то.

— Послушай, как двигатель работает,— говорит он мне.— Песня, да?!

Я послушал. Если и песня, то этакий Стас Михайлов в старости — кашель и спорадические попукивания. А он не унимается:

— И ведь не скажешь, что девочке тридцать лет.

Узнав про возраст "девочки", я попросил остановить, так как мне отсюда до дома рукой подать. Вышел на каком-то пустыре и потом час брёл пешком до ближайшего метро.

Курорты у него — все как на подбор невероятные.

Я как-то поехал по его наводке в Турцию. Он мне полдня ворковал про лучший отдых в жизни, про космический отель, про вкуснейший шведский стол. У него даже слюна из уголка рта стекала. Я и купился.

Из самолета нас выкинули чуть ли не с парашютом над какой-то долиной смерти. Посреди лунного пейзажа — три колючки и один отель (так что про космический — не обманул). До моря можно добраться только в мечтах, отель — в кукуево. Шведский стол — для рабочих и крестьян: сосиски, макароны и таз кетчупа.

Я взял у них книгу отзывов. Там после десятка надписей на русском про "горите в аду" и "по возвращении на Родину передам ваши координаты ракетным войскам" выделялась одна, размашистая, на пол-страницы: "ВОСТОРГ!!!" Не с одним, не с двумя, а именно с тремя восклицательными знаками и всеми большими буквами. И знакомое имя в подписи.

У нас в то время вокруг офиса приличных заведений не было. Приходилось испытывать судьбу в общепите. Я всегда брал его с собой на обед.

— Какой потрясающий суп, как крупно порезали морковь, сколько отборной картошки, а приправа, приправа, — причитал он в гастрономическом полуобмороке над тарелкой с пойлом из половой тряпки.

— Ну, что же это за беляш, это же чудо, а не беляш, нежнейшая телятина — (каждый раз в ответ на это нежнейшая телятина внутри удивлённо мяукала), тесто воздушное, сок, сок ручьями, и так далее.

Послушаешь его, послушаешь, и глядь — и суп вроде уже мылом не отдаёт, и беляш провалился и не расцарапал когтями пищевод.
А, главное, после обедов с ним я ни разу не отравился — видимо, организм в его присутствии выделял какие-то защитные вещества.

И это была не маска, вот что интересно. Сто процентов — не маска. Всё естественно и органично. Его вштыривало от жизни как годовалого ребёнка. Возможно, в детстве он упал в чан со слезами восторга, наплаканный поклонницами Валерия Ободзинского, как Астерикс — в котёл с волшебным зельем.

Мы в конторе прозвали его "Мистер Эндорфин".
В курилке часто можно было услышать: чего-то сегодня хреново, пойду с Эндорфином поговорю. Мистер Эндорфин сверкал лысиной, как маяк.

Знаешь, что самое забавное?! У него и семейка такая же, под вечным феназепамом.

Он как-то раз пригласил меня в гости.

Я впопыхах купил какой-то неприлично дешёвый торт, вафельный, ну, с таким ещё первоклашки на свидание к девочкам ходят.

Мы сели за стол, с ним, его женой и сыном, разрезали этот деревянный торт, затупив два ножа и погнув один, разложили по тарелкам и понеслась:

— Какое потрясающее чудо, — застонал ребёнок.

— Какое чудесное потрясение, — подхватила жена.

Издеваются, подумал я. А потом пригляделся: нет, у людей натуральный экстаз. При прощании чуть ли руки мне не целовали, все трое.

В этом месте приятелю принесли хот-дог, и он закончил рассказ.

— Вот ты спросил, как я это буду есть, — сказал он, — очень просто: включу Мистера Эндорфина.

Приятель взял хот-дог, поднёс его ко рту и зашептал:

— Какая румяная сосиска, с пылу с жару, с пряностями. О, да тут не только кетчуп из отборнейших томатов, да ещё и горчица — пикантная, сладковатая. Пышная, свежайшая булочка...

— Девушка! — крикнул я через всё кафе хозяйке заведения, — можно мне тоже хот-дог?!

© Олег Батлук

Михаил Иванович полюбил.
Мужику пятьдесят, убеждённейший холостяк, а вот, поди ж ты.
Ровесница Жанна Михайловна растопила его кирпидон в груди красотой и аристократической неприхотливостью.
Кажется, она с удовольствием питалась одними анекдотами, которые цитировал Михал Иваныч, когда они прогуливались в парке.
За три дня однообразного шатания баба не попросила вареную кукурузу иль сбитень с пирожком, коими вовсю торговали в осеннем парке.
Нарезает с красным носом по аллеям и хавает воздух.
Сама, так и заявила:
– Михал Иваныч, – говорит, – воздух-то какенский! Сладкий. И кукурузы не надо – и хохочет.
И Михал Иваныч хохочет счастливый, что покупка откладывается. Точно это не кукуруза, а меховое пальто.
Мужик был на седьмом небе, что повстречал бабу кушающую воздух, а не бабки и мозг. Это был его идеал!
Такая неприхотливая и миниатюрная, что Иваныч не сомневался в практичности её содержания.
Почитай не ест, одеваться может в секции школьного платья для девочек 10-12 лет. И при этом, у неё славная, большая грудь.
Два советских будильника «Ереван» под кофтой грозили оторваться, когда она подпрыгивала за гроздьями рябины.
– Попробуйте, какая вкусная и сытная. Как кукуруза… – угощала она кавалера ягодой.
Тот покорно жевал с коровьим лицом, и соглашался.
Кажется, он решил задарма сорвать первый поцелуй.
Накинулся на спутницу на скамье под полыхающим апельсиновым клёном...
С трудом отстранив Михал Иваныча, вся раскрасневшаяся от удушья, Жанна хапнула кислороду и брякнула:
– С тобой, Михал Иваныч, только в кино целоваться. Во тьме кромешной.
Тот считал себя первоклассным мужчиной, и снисходительно пошутил:
– Чё, такой страшный?
– Страстный... – ответила та и игриво швырнула ему в лицо кленовый гербарий, сбив роговые очки и кепку.
– Богиня, а-а! – простонал влюбленный, накинул оправу и мигом составил сто двадцать шестой гербарий во славу любви.
За три дня лесопаркового романа этот последний романтик собрал и преподнёс Жанне столько листвы – уборщик с садовым пылесосом курит.
А большего ждать не приходилось. Ибо, Михал Иваныч был конкретный жлоб и эконом – умереть бы от зависти старине Плюшкину!
Лампочку в холодильнике вывернул, а на зиму вовсе его отключал. Держал провизию за окном. А чтоб не тратиться на фанеру и гвоздочки для ящика, повесил снаружи внешний блок кондёра без начинки, который припер с мусорки. Эстетично и практично.
И у этого господина была ещё уйма ухищрений по части экономии средств в быту.
– Хотя, – вздыхает Жанна, – какое нынче кино, одни драки. Вот раньше... Ах, Раба любви, Пираты двадцатого века. А сейчас, цирк, а не кино. Верно?
Иваныч верноподданнически раскрыл варежку, и… встал как вкопанный.
Закрались подозрения – его хотят раскрутить на цирк с дорогим буфетом и двумя антрактами. И с медведями-аферистами. И на великах они тебе, и жонглёры, и на турнике, а в гардеробе вещички пропадают!
А Жанна продолжает:
– Посмотришь, – говорит она. – «Притяжение», и тянет в кабак напиться. Верно?
Тут Михаил осознал, что не смотря на опцию хавать столичный смог, избранница – обычная баба. Ей хочется в кино, цирк и даже посидеть где-то хоть с баночкой газировки.
Разум подсказывал – беги, но, любовь уже попросила пристегнуться и запустила безжалостный таксометр.
Минуя лишние траты, Михаил сразу пригласил Жанну в ресторан.
Был соблазн сэкономить – пригласить даму сразу к себе, но не тот случай – Михал Иваныч задумал жениться на Жанне и мега-экономно зажить под боком доброй тётки.
На её территории, а свою площадь сдавать. У неё-то трешка, дача, и дочь давно съехала. Поэтому мелочиться было нельзя.
Собираясь на свидание, Иваныч обдумывал, как оглушить Жанну размахом.
– Какой ещё букет! – подбадривал он себя. – Нарочно опоздаю немного. Совру, стояк прорвало – не квартира, а Рыбинское водохранилище. Вот и не успел за розами. Поверит, дурёха.
Чтобы не тратиться на жратву и выпивку, покушал макарон и принял двести водочки.
– А чтоб на такси не провожать, скажу, была сводка – на районе объявился таксист маньяк, о!
Довольный собой, Иваныч накинул пиджак и прошел к комоду, где деньги.
Коснувшись купюр, он замер. Промелькнула привычная спартанская мысль: "Может, ну его нафиг?"
Но, трехкомнатные хоромы и дача, стояли в мозгу. Неохотно отсчитал баснословную сумму. Только, чтобы картинно раскрыть бумажник при расчёте, – намекнуть бабе где сила, и чувствовать себя развязней в постели.
– Что вы, Миша, какие ещё цветы, когда у вас стояк! – по-свойски отмахнулась интеллигентная женщина, взяла его под локоть, и подвинула к входу в ресторан. – Идёмте, вам необходимо выпить…
Сели. Подали меню. Цены…
Цены натянули Михал Иванычу непринужденную, но какую-то мёртвую улыбку…
Жанна пришла на выручку, говорит: – Чур, уговор, Мишель. У меня принцип, – плачу за себя сама, мы не настолько близки. Но, надеюсь, сегодня это рассосётся… – и взглянула туманно.
От таких громких коммюнике об экономическом сотрудничестве, у Михал Иваныча даже поднялось все внутри. Совладав с эмоциями, он всё же настоял разделить траты поровну.
Жанна согласилась, мило пожав плечиками, призналась:
– Я сегодня такая голодная, – слона сожру. С хоботом и ушами. Хо-хо.
«Да хоть двух слонов…» – с нежностью усмехнулся про себя Михал Иваныч на её безобидный аппетит и лёгкий нрав.
Кликнул человека и покровительственно откинулся на стуле, наблюдает, как зайка водит пальчиком по прейскуранту.
– Что желаете закусить? – спросил официант.
– Порция оливье, рюмка водки. – бросил Иваныч.
А Жанночка отчеканила:
– Двести Хенесси ВСОП, блины с чёрной икрой, карпаччо из оленины, балычок белуги, салат с крабами и раковыми шейками, дайкири.
У Михал Иваныча вытянулось лицо. Он даже пошуровал мизинцем в туговатом ухе. Нет, не послышалось, официант слово в слово проговорил заказ и исчез.
Мигом принесли всё. Жанна закусывала и щебетала, а Иваныч перемешивал оливье и силился представить, что может стоить балык из исчезающего белого дельфина? О деликатесной белуге в силу аскетизма он не слыхал.
Было ещё каре ягненка под трюфельной подливой и вино, осетринка, тирамису, ликер.
Три дня на свежем воздухе, и Жанну Михайловну как подменили. За ушами трещит – такой аппетит, падла, нагуляла.
– Очуметь… – не верил глазам Иваныч. – Может, это глисты…?!
Не успел опомниться, как подали счёт. Михал Иваныч взглянул и по-брежневски рапортовал об успехах:
– Се-семнафцать, ты-тысясь…
Язык не слушался. Он тяжело опрокинул в рот водку, уронил руку со стопкой на колени. Глаза намокли, охватила дурная слабость.
– И недорого напополам. Верно? – улыбнулась Жанна и нырнула в сумочку, что-то мурлыча.
– Мишель! – весело говорит курва через мгновенье. – Я взяла не тот ридикюль. Кошелёк остался дома.
– Ну-ну… – без сил промолвил Иваныч. – Не на …не надо…
– Еще чего! – вспыхнула Жанна. – Сейчас едем ко мне, и я отдам. Никаких не надо! Человек, такси по первому разряду!
По совести, Михал Иваныч хотел сказать «не надо ****». А теперь, лишь слабо махнул рукой и вытянул бумажник с баснословными двадцатью кусками.
Расплатившись последними за мотор бизнес-класса, покинул автомобиль, и пошатываясь, тронулся за Жанной. У подъезда та топнула ногой:
– Мишель! Поздравляю, – ключи от квартиры, разумеется, в сумочке, где и кошелек. А дверь я захлопнула! Вот умора! Верно? Ха-ха-ха!
Михал Иваныч по-турецки сел на асфальт, и раскачиваясь, то ли заплакал, то ли стал молиться, спрятав лицо в ладонях.
– Не переживай, Мишель. Я у подруги перекантуюсь, в соседнем подъезде, у тебя ж потоп. Завтра позвоню, сочтёмся – у меня принцип. Спасибо за чудный вечер. Поцеловала в макушку и ушла…

Больше он её не видал. Номер не отвечал. Михал Иваныч дежурил у дома с молотком за пазухой целую неделю – никого.
Разум подсказывал – беги, но, любовь уже попросила пристегнуться и запустила безжалостный таксометр.

© Алексей Болдырев

Дед Захар в свое время вставлял искусственные клыки самим товарищам Пельше и Косыгину. Кудесник ротового аппарата, зубной фей высшей категории. Но потом встретил бабушку Евдокию. И любовь убила профессию. Два волшебства в одном месте не обитают.

Но, впрочем, песня не о нем, а о мече.

Меч принадлежал второму мужу Евдокии. Любимым из трех мужей был он. И это чувство старуха, протирая каждую субботу лезвие и ножны, пронесла, как говорится, через всю жизнь. Даже через третьего мужа. Глядя, как жена ласкает не имеющий к нему отношения фаллический символ прошлого, дед Захар скрипел зубами и уединялся в мастерской. Потом выходил разгоряченный и вступал в противоречия с любимой, легкой на подъем и тяжелой на руку.

Вообще меч являлся изделием мастера Масамунэ. В 45-ом его выиграл в очко (в карты) второй муж Евдокии. У капрала морской пехоты США. Дома реликвия использовалась по прямому назначению. Им пугали городских, прочищали трубу в бане и чесали корову. А отверстие в туалете он прорубил вообще сам, играючи.

Потом приехали японцы и сообщили следующее. Мечу пятьсот лет. Он входит в список из 122 катан, являющихся национальными сокровищами Японии. Самураи предложили за него много тысяч денег. И это были не иены. Евдокия отказалась. Японцы приняли это решение с уважением и поклонились.

После чего предложили ей еще больше и фортепиано фирмы «ямаха» с функцией стирки. Загружаешь белье и начинаешь играть. «Апассионата» - для сильно загрязненного белья. Полька-бабочка - для трусов. Белье выходит сразу глаженое. Евдокия послала всех подальше.

Тогда японцы сказали: чтобы не потерять лицо, они будут вынуждены вырезать всю деревню вместе с детьми, так им велит долг ронинов. После чего поклонятся и выразят сожаление крайней степени. Так они сказали.

У Евдокии тесто доходило. Херню такую слушать было некогда. Поэтому она вилами загнала всю эту якудзу в болото и сказала, что если они еще раз придут, она прямо не знает что с ними сделает.

После ухода курьеров Захар напился и еще раз попробовал избить жену по лицу. Так требовал кодекс чести зуботехника. Вилы его, видимо, не убедили. Но после удара пудовым кулаком лишился трех зубов сверху и двух снизу. Замкнулся, затосковал и уединился. А через три дня вышел из мастерской и зевнул без особой необходимости.

Солнечные лучи отскочили зайчиками от его новых твердосплавных резцов и чуть не воспламенили платок на Евдокии. Следом за сияющим дедом из мастерской походкой Джуда Лоу (Молодой Папа идет по пляжу) вышел любимый кот Матвей. Его тридцать зубов из высоколегированной стали инсультировали Евдокию. Осклабившись как гопник, кот сделал вид, что на расстоянии покусывает соседских кошек. Ощущая рой бабочек в животах, те валились с крыш без сознания.

Кот сел посреди двора. Откинул лапу и в позе вынимающего занозу из пятки мальчика поднёс к нужному месту голову. И нечаянно выбрил себе пах. От самооскопления кота спасла только свойственная данному подвиду реакция. Пронзенная догадкой, старуха метнулась в дом, где хранилась японская святыня...

Этот меч мастер Масамунэ ковал в двенадцать тысяч слоев. Он полировал его два года и восхвалял в танка. Охлаждал его росой с цветков сакуры. Это был меч всевластия, достойный рук и помыслов императора. Он перерубал всадника в доспехах и коня одним ударом и по рукоятку уходил в землю.

За годы боль уходит. Но глаза бы Евдокии не видели, как дед Захар помогает электрикам проводить силовой кабель вдоль улицы. Электрики приводили знакомых посмотреть, как изящно дед перекусывает медные провода с палец толщиной и невозмутимо сплевывает изоляцию. При виде старика Захара экскаваторы стыдливо сворачивали в переулки.

А как эти зубы сияли в свете луны по ночам, когда он храпел... Старуха поднималась с подушкой в руках, склонялась над Захаром, но потом любовь брала верх и она ложилась рядом.

По вечерам они пили чай с повидлом из васаби.

© Вячеслав Денисов

Большие клещи, малые клещи, котёл -
по Фрунзе изучаю я ведение войны.
Большие губы, малые губы, клитЁр -
ой, опять отвлёкся на изучение вагинЫ.

С клитЁр хорошо рифмуется солитёр.

И электромонтер

пытаюсь придать осмысленности с электросолитёром.. до утра провожусь, наверное..

"Привычка к иронии, как и к сарказму, портит характер, она придаёт ему постепенно черту злорадного превосходства: под конец начинаешь походить на злую собаку, которая, кусаясь, к тому же научилась и смеяться".

Вайлдберрис, а если быть более точным, Хуялдберрис -
Это ж все настолько чуждое, зайки, пусси, апокалипсис!

...И немедленно выпил

А знаете, от чего нам реально стоит окуеть?
Всего лишь от тезиса, что люди - это новая нефть!

люди - самая старая нефть на земле , старее только сама земля. куей ни куей всегда ею и останеться.. потому как человек-хищник , хоть и стараеться казаться божей коровкой.

Позавчера у нас в больничке в коридоре поставили кулер для пациентов. Примерно вот такой.

И стоит аккурат напротив туалета. А рядом с туалетом стол для анализов мочи с грозной надписью: "Ссанину не разливать!!!" (шутка). И я вдруг подумал, а что ежели какому нибудь древнему деду в маразме почудится что этот хромированный аппарат всего лишь в двух шагах от стола сдачи анализов - современное медицинское чудо? И вот представьте себе, коллеги, утро, на стульях чинно восседают дамочки пенсионного возраста в очереди к терапевту. А тут подходит дедок, расстегивает мотню и со словами: - Женшыны, отвернитеся! - наполняет чудо-аппарат продуктом работы своих почек. Аппарат естественно скрипит, пищит и нервно помигивает лампочками, бабки в предобморочном состояниии, а дед, сурово так: - Чаво пишшышь! Анализ давай!

Квадроберы. Начало...

Слава Сэ: Мы играли на похоронах и свадьбах

Гитарист был алкоголиком. Басист курил запрещённые растения. Я увлекался грустными женщинами, а это хуже, чем пить и курить. Самой непорочной была вокалистка, единственная в мире латышка-негр Моника. Дочь олимпийского негодяя из Кении. Единственным, невольным её грехом был зад-искуситель. Сильно оттопыренный, в форме сердца, невероятной красоты. Он ломал судьбы и калечил психику. Мало что чёрный, он танцевал отдельно от хозяйки. Из-за него басист не спал ночей, раз в месяц предлагал Монике создать семью, хотя бы на вечер. Моника фыркала, уходила сама и всю красоту уносила с собой.

Монике были нужны деньги, её выселяли из квартиры. Ради неё, нашего черножопого друга (ласк.), мы согласились играть на окраине, в рабочем районе, где семечки дороже кислорода и круглые сутки кому-то бьют морду. А что, подумалось нам, хулиганы тоже люди. И многое из прекрасного им не чуждо, может быть, даже мы.

Один мой приятель играет рок-н-ролл. У них фронт-мен чемпион области по рукопашному бою. Поэтому они выступают даже в сельских клубах для злых механизаторов. Им всегда платят и они ни разу не пели Вальс-бостон.

Хоть Моника при нас ни разу не убивала львов дубиной и не отрывала хоботы слонам, мы решили тоже съездить. Играли за выручку с билетов. Народу пришло прямо скажем, мало. Два человека. Лысые, с цепями, с крестами, крестоносцы. Расселись в центре зала. Элегантные как рояли.

Мы пересчитали выручку, выходило два доллара на всех. Басист сказал, сдаваться нельзя. Дурная примета. Опять же, Монике нужны деньги.
И грянул бал.

Расстроенная неявкой публики, обильно утешаемая гитаристом, Моника вдруг напилась. Ко второму отделению она не просто забыла слова. Она перестала узнавать песни. Мы играли вступление три раза, сами пели куплет. Она смотрела, говорила – «чёрт, какая знакомая мелодия». И опять впадала в анабиоз. Лишь танцующий зад в форме чёрного сердца выдавал в ней профессионала и артистку.

Зрители почему-то смотрели на контрабас. Очень внимательно. Не подпевали, не хлопали. А Игорь, басист, вдруг встал боком, наклонился и так играл. Потом сказал:
– Боже! Какая длинная, длинная, длинная песня!
И посмотрел на нас зрачками, взятыми напрокат у филина.

Люди с крестами оказались торговцами шмалью. В антракте они узнали в Игоре инкарнацию Боба Марли и предложили пыхнуть. И подсунули какой-то адский отвар, почти ракетное топливо. И всё третье отделение ждали, когда же Гоша рухнет в клумбу с цветами и будет смешно. А он не падал. Наш Игорёк стоял, как не знаю что, как сукин сын. Несколько боком, но стоял.

Мы кое-как доиграли боком и дотанцевали задом отделение. Посетители, оба, подошли к Игорю, пожали руку, сказали что он зверь. Он первый, кто смог, кто не упал в салат. Да ещё контрабас в руках, и играл, не сбивался. Зверь. (А всё было наоборот, он повис на контрабасе и поэтому победил)
И вот эти двое достают лопатник и отсчитывают 500 (пятьсот!!!) баксов. Настоящих, с президентами посередине. По нашим тогда представлениям, примерно столько же стоил самолёт. И ещё, они предложили отвезти нас на Мерседесе.

Контрабас не влез в багажник, гриф торчал, пришлось ехать по встречной. Это был самый продолжительный таран со времён покорения человеком Мерседеса. Я до сих пор горжусь участием и что не изгадил памперс. Пролёт протекал на низкой высоте сорок минут без пауз. Крестоносцы сидели впереди, лушпали семки. Мы сзади старались не открывать глаз, обнимались на прощанье и говорили что передать родным, если кто случайно выживет.

Всю дорогу Моника сидела у Игоря на коленях. Вот прямо попой. Но ни она, ни он этого не помнят. Поэтому принято считать, между ними так ничего и не случилось.

чуваки монстры канешна)))

Хочу уволиться с работы, но боюсь, что компании без меня будет лучше. Как быть?
**

Раньше мы жили плохо, но как-то хорошо. А сейчас хорошо, но как-то плохо.
**

Психотерапевт:
— Я лечу людям психику.
Педиатр:
— Я лечу детей.
Стоматолог:
— Я лечу в Дубай
**

Есть многое на свете, друг Горацио,
Что запретят еще в Российской Федерации.

После гибели Анны Карениной под колесами поезда ее дочь Анну на воспитание берет Каренин. Вронский в глазах общества превращается в чудовище, и все, кто раньше злословил по поводу Карениной, теперь выбирают своей мишенью Вронского. Он вынужден уехать из Москвы, но и высшее общество Петербурга его не принимает. Следы Вронского теряются где-то в глубине России.
Каренин воспитывает детей Сергея и Анну одинаково строго. Но подрастающей Анне кажется, что с ней он обходится особенно сурово. Сережа иногда, обвиняя Анну в гибели матери, грозит ей, что папа оставит ее без наследства, что не видать ей приличного общества и что, как только она подрастет, ее вышвырнут на улицу.
Романа Льва Толстого в доме Карениных не держат, но Анна прочитала его довольно рано, и в ее сердце вспыхивает желание отомстить.
В 1887 году совпадают сразу несколько событий: умирает Каренин, Сергей Каренин осуществляет свою угрозу — выгоняет Анну из дому, и становится известно, что Вронский жив. Практически разорившись, бывший блестящий офицер живет в небольшом волжском городе. На последние деньги Анна покупает билет на поезд и, похитив из дома Карениных револьвер, едет, чтобы отомстить отцу.
Вронский живет в приволжском городе Симбирске одиноко. Свет даже такого маленького городка после выхода в свет романа «Анна Каренина» не принимает его, и Вронский вынужден вращаться н полусвете. Однажды он знакомится там со странной парой бывших каторжан, недавно амнистированных. Его зовут Родион Раскольников. Его молодая подруга — Катя Маслова. К Раскольникову Вронского привлекает еще и то, что волей случая они оба стали героями романов. Катя Маслова, бывшая проститутка, убившая любовника, завидует обоим и иногда говорит: «Вот напишу Льву Толстому, он и меня в роман вставит». Она даже иногда по вечерам пишет нечто вроде дневника, а потом отправляет листки в Ясную Поляну. На каторге она потянулась к овдовевшему там Раскольникову, но на свободе постаревший Родион не может идти ни в какое сравнение с сохранившим столичные манеры Вронским.
Раскольников в отчаянии, но сам он уже не может поднять руку на человека. Он решает найти исполнителя своей мести. Выбор Раскольникова падает на семнадцатилетнего гимназиста, у которого недавно казнен брат за покушение на царя. Володя Ульянов, читавший о судьбе Родиона Раскольникова, соглашается и из рогатки, почти в упор, свинцовым шариком в висок убивает Вронского.
На крик Масловой сбегаются люди, собирается толпа, и в этот момент к дому на извозчике подъезжает Анна Каренина. Она понимает, что опоздала, что месть осуществить не удается.
Вечером в гостинице она узнает имя гимназиста, убившего Вронского, и то, что в городе созрел своеобразный заговор молчания. Из сострадания к матери Ульянова, уже потерявшей сына, и оттого, что Вронского все равно никто не любил, в свидетельство о смерти Вронского вписан апоплексический удар. Анна, не имеющая средств к существованию, в гостинице знакомится с купцом и на пароходе уплывает с ним.
Маслова в отчаянии, она должна вот-вот родить, но к Раскольникову возвращаться не хочет. Дождавшись родов, она подбрасывает родившуюся дочку в бедную еврейскую семью, а сама кончает жизнь самоубийством. Еврейская семья Каплан, приняла подкидыша, назвав девочку Фанни. Девочка знает, кто виноват в том, что ей приходится воспитываться в еврейской семье. Фанни решает отомстить.
Анна Каренина намеренно бросается в разгул, жизнь превращается в череду пьяных компаний и в переход от одного купца к другому. Идут годы. Однажды осенью 1910 года после пьяного кутежа в затрапезной гостинице Анна находит зачитанные прислугой книги Льва Толстого «Анна Каренина» и «Воскресение». Старая боль вспыхивает в душе Анны, и ей начинает казаться, что во всем виновен Лев Толстой, что именно он виноват в том, что брат выгнал ее из дому. Анна решает убить Толстого и отправляется в Ясную Поляну, послав по дороге телеграмму с угрозой. Лев Толстой понимает, что это не шутка, все бросает и бежит из Ясной Поляны. По дороге простужается и умирает. Анна снова опаздывает. Снова загул, попытка утолить воспоминания в вине. Приходит в себя Анна только в 1917 году, когда узнает, что в Петрограде произошла революция, и во главе ее стоит тот самый гимназист из Симбирска, который убил Вронского. Это единственный человек, который сделал для Анны хоть что-то. Анна принимает революцию, уходит из занятого белыми города и присоединяется к отряду красных, которым командует Василий Иванович Чапаев. Она становится матерью этого отряда, обстирывает бойцов и готовит еду. Иногда в бою она ложится к пулемету. За это ее прозвали Анна-пулеметчица. Глядя на нее, комиссар отряда, уже выросшего в дивизию, Фурманов говорит: «Напишу роман, обязательно о ней расскажу, только придется фамилию изменить, а то не поверят. И помоложе сделаю».
В 1918 году Фанни Каплан настигает Ленина возле завода Михельсона и сказав: «Помни о смерти моего отца!», — стреляет в Ленина из браунинга. Ее быстро казнят для того, чтобы никто не узнал о том, что Ленин в молодости был убийцей.
Гибнет штаб Чапаева, в живых остается только Анна, потому что ее узнал командир белых Сергей Каренин, ее брат.
Заканчивается Гражданская война и Анна перебирается в Москву, чтобы хоть иногда видеть Ленина, но в 1924 году Ленин умирает, и жизнь Анны теряет всякий смысл. Она опускается и идет работать в домработницы.
Однажды, сходив в лавку за подсолнечным маслом, она идет домой и на трамвайных рельсах вдруг вспоминает о смерти своей матери. Приближающийся трамвай кажется ей тем самым поездом. В ужасе Анна бежит, выронив бидон с подсолнечным маслом на трамвайной линии возле Патриарших прудов…
Эпилог.
Середина 19-го века. Москва. На вокзал прибывает поезд, которого на перроне дожидаются Стива Облонский и Вронский.
Вронский входит в вагон и сталкивается с Анной Карениной. Она как раз заканчивает разговор с попутчиком, и Вронского поражает ее внешность и манера разговаривать.
Попутчик Карениной, немного прихрамывая, выходит из вагона, опираясь на трость с серебряной рукоятью в виде головы пуделя.
Он долго стоит в тени вокзала и наблюдает, как Вронский смотрит вслед Анне Карениной, и как Анна бросает на Вронского быстрые заинтересованные взгляды.
Попутчик чуть хмурит глаза, они у него разного цвета:
-Ну что ж, господин Берлиоз, время пошло.
© Александр Карлович Золотько

Подсмотрено в Сети:
У меня вчера полное азаза было. Есть некоторые умные водилы, которые объезжают пробку по тротуару.
Иду вчера домой, уже подхожу к "Азбуке вкуса". И тут мне в спину очередной чмо бибикает. Мне, идущему по тротуару, бибикает. Я специально замедлил шаг, но уже подходил к моей тропинке через снег, на которую сворачивал, поэтому не оборачиваясь показал фак и свернул. Сзади хлопнула дверь, мне кто-то орет "Ты че бля, иди сюда, бля!". Я оборачиваюсь — мужик, лет за сорок, с огромным пузом, в жилетке нараспашку. И тут мне приходит гениальная мысль... пока он там что-то 3,14здит, я отступаю еще немного на снег, леплю снежок и кидаю в него. Он грозит меня убить и гонится за мной. Я спокойно, в зимних удобных ботинках, кайчу это жирное чмо в туфлях по снегу, да еще дразню на бегу "Не холодно? Вас там в пробке заждались, вон место в хвосте". И так по кругу я добежал до его машины и с криком "АЗАЗА ЗАТРАЛЕЛИ" взял снега в охапку и кинул ему в салон.
Так все еще и хорошо кончилось. Нас обоих окликнули — "Ну это, беннихилл, харош". Я смотрю — там трое ментов стоят. И походу давно уже смотрят. К мужику подходят "Сержантакойский вашидокументики", и судя по улыбке мента, мужик влип. А у меня не спросили, и я домой пошел.
Бывает же в мире справедливость!
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Знаменитый поэт В. А. Жуковский был весьма известным в стране человеком. И даже стал учителем русского языка и литературы великой княгини Александры Федоровны
Как-то на прогулке при большом стечении свиты к Жуковскому подошла наивная тринадцатилетняя княжна и спросила:
— Господин Учитель! А что обозначает слово "х...й"?
Все замерли...
Но Жуковский, не растерявшись и не поморщившись, ответил:
— Высокородная княжна! В великорусском языке есть к примеру глагол -"совать". Обозначает он — помещать, вставлять что-либо куда-либо. От него образовано повелительное наклонение — "суй".
В русском языке есть три таких глагола: "ковать", "совать" и "ховать" — прятать, от которых соответственно образуется повелительное наклонение "куй", "суй" ну и — "х...й", что означает -"прячь". Но слово это просторечное, так что Вам лучше его не употреблять...
Все вздохнули с облегчением.
А к Жуковскому подошел сам Император, вынул из кармана золотые часы, доверительно шепнул:
"На-ка вот, Василь Андреич — х...й в карман! За находчивость! "

Выражаю огромную благодарность производителю незамерзающей жидкости "Зимнее Утро"!
Залив вашу жидкость в бачок омывателя,
я перестал заботиться об интервале и дистанции в потоке машин.
В пробке все расступаются и пропускают меня вперед и подальше.
Собаки перестали гадить мне на колеса, голуби падают замертво на подлете к машине.
Я перестал ставить машину на противоугонку.
Побрызгал жидкость дома.
Тараканы, клопы, муравьи, серебрянки, пауки сдохли сразу во всей многоэтажке.
Плесень в ванной отвалилась, прошел многомесячный засор на кухне,
осыпалась накипь в чайнике, отстал нагар на сковородках, съехала теща.
Сын взял жидкость в школу,
теперь на НВП по команде "газы" открывает крышечку и пропали
отстающие по надеванию противогазов.
Снова городской воздух мне кажется свежим и чистым,
хотя я живу в Челябинске у Коксохима.
Огромное спасибо!

Вот как можно опохабить любое высказывание любого человека! Особенно вырвав из контекста. А на Вовчика никто таких клипов не делает, а жаль. Там есть где разгуляться

Лаврову на саммите БРИКС ногу отдавили. Кто по губам умеет читать?
https://t.me/bazabazon/32384

Притча о настоящем мастере.
Однажды хипстеры, идущие в барбершоп из лофт-антикафе с креативного коучинга по стартапам в коворкинге, увидели истинного мастера. Он сидел на чурбаке возле гаража и пил пиво после трудов своих, глядя на мир с кроткой улыбкой просветлённого. Посмотрели на это хипстеры, достали айфончики, сделали селфи в инстаграммчик, зачекинились в форскверчик, писнули в твиттерочек, да и решили мастера подколоть.
— Скажи нам, о мастер, — завели они разговор, отхлебнув свои смузи, — Почему грязен твой комбинезон? Почему не стрижена твоя борода? Почему не крафтово твое пиво? Посмотри на нас, хипстеров! На наши скини, лофтеры, хомбурги, конверсы и кардиганы! Как аккуратны наши бородки, как чист наш маникюр, как ироничны принты на наших футболках! Один из нас диджей, другой фэшн-блогер, третий фотограф, четвертый светский обозреватель. Все мы веганы, метросексуалы, органфудцы и эксперты артхауса. У каждого есть айфон, клатч, молескин и фейсбук. И ни один из нас ни разу не испачкал рук пошлой работой! Так может быть ты и не мастер вовсе, а обыкновенный лузер?
Вот так глумились они над мастером, но он не отвечал им, лишь пил пиво и улыбался.
— Почему ты не отвечаешь нам, мастер? — в конце концов спросили хипстеры
— Жду, — сказал мастер кротко
— Чего же? — удивились хипстеры
— Когда вон те гопники вломят вам пиз*юлей, отожмут ваши айфоны и засунут ваши молескины в ваши метросексуальные жопы.
— А как же ты, мастер? — растерялись хипстеры
— А у меня монтировка есть, — ответил мастер.
— Но что же нам делать? — спросили испуганно хипстеры
— Заеб*шьте лук! — улыбнулся Мастер.
И глаза его были добрые-добрые.